В девяностые годы в Лефортовском СИЗО ожидали следствия члены разгромленного Верховного Совета А. Руцкой, Р. Хасбулатов, В. Ачалов, В. Баранников, А. Макашов и другие. Кроме того, в СИЗО Лефортово содержались президент Ассоциации совместных предприятий Л. Вайнберг, бывший заместитель министра внешних экономических связей России А. Догаев, заместитель начальника Финуправления ФАПСИ при Президенте В. Монастырский, профессор Высшей школы милиции Е. Жигарев, и. о. Генерального прокурора А. Ильюшенко, бывший следователь Генеральной прокуратуры, сотрудники РУОПа, а также криминальная элита – воры в законе и авторитеты уголовного мира.

Что касается внешнего вида, то Лефортовский изолятор, конечно, значительно отличался от Бутырки или «Матросской Тишины». Если в первых двух можно было найти обшарпанные углы, потрескавшуюся краску, отлетевшую штукатурку, мокрое пятно на потолке от протечки крыши или разрыва водопроводной трубы, то в Лефортово это отсутствовало.

Все здесь чисто и аккуратно. Стены выкрашены в приятный зеленый цвет, в коридорах не только следственной части, где находились следственные кабинеты, но и у камер, на полу лежали ковровые дорожки красного цвета.

В коридоры специально уложены такие дорожки, чтобы никто не слышал, как движутся заключенные.

Камеры также отличались от камер в других изоляторах. Тут не было общих камер. Они были рассчитаны, как правило, на двоих или четверых узников. Кровати стояли в один ярус. Умывальник, белый унитаз, небольшие шкафчики для личных вещей, окно, которое находилось высоко и было недосягаемо для заключенного.

Несмотря на все эти преимущества Лефортовского изолятора перед другими, по мнению заключенных, этот изолятор имел два колоссальных минуса, которые, собственно, и являлись главными признаками этой строгой недоступной тюрьмы.

Первым отрицательным признаком была абсолютная изоляция. Здесь полностью отсутствовали телевизоры в камерах, всякая возможность общаться с другими заключенными, что без труда можно было делать в Бутырке и «Матросске».

Вторым отрицательным моментом Лефортово являлось то, что он был полностью напичкан прослушивающими устройствами, которые записывали каждый шаг подследственного, каждый его вздох. Всеми этими спецприборами были начинены не только камеры, но и все коридоры. Любое движение заключенного или конвоира строго фиксировалось. Естественно, это очень сильно раздражало, выбивало из колеи…

Цируль лежал в своей двухместной камере. Он спал.

Вдруг сквозь сон ему послышалось, что кто-то громко топает по коридору. Конечно, Цируль знал, что на самом деле он не мог этого слышать. Толстые стены, массивная железная дверь и ковровые дорожки – все это способствовало тому, что заключенный не мог слышать даже передвижения конвоира.

К тому же конвоиры ходили в кроссовках, что предписывалось внутренней инструкцией. Таким образом, если конвоир подойдет к его камере, подследственный этого даже не услышит.

Но Цируль отчетливо слышал: по коридору шли кованые сапоги. Он напрягся. «Неужели это ко мне?» – подумал он. Он повернул голову к соседней койке. Вторая кровать, стоявшая в его камере, была также занята. Заключенный спал, повернувшись лицом к стене.

Цируль полностью проснулся. И предчувствие его не обмануло. Лязгнул дверной замок, ключ плавно повернулся и открыл камеру. Цируль увидел яркий свет электрической лампочки из коридора. В камеру вошли двое. Один из них держал стремянку, другой – веревку. Оба были в камуфляжной форме.

Цируль сразу обратил внимание, что у них не было ни резиновой дубинки, ни других спецсредств, которые носят конвоиры следственного изолятора. Более того, их лица были закрыты теми черными масками с прорезями для глаз, которые носят омоновцы и собровцы при выполнении своих оперативных мероприятий.

Цируль, приоткрыв глаза, с интересом наблюдал за движениями вошедших в камеру. Один сразу деловито прошел на середину камеры и, установив лестницу, полез к потолку. «Лампочку, наверное, менять», – подумал Цируль. Стоп, какая лампочка? Лампочка висит у входа. Зачем он туда полез? Там палка какая-то висит.

Другой в это время подошел к его соседу по камере, посмотрел, спит он или нет, но тут же отвернулся и подошел к Цирулю, посмотрел на него. Цируль закрыл глаза, оставив небольшую щелочку для наблюдения. Создавалось впечатление, что он спит. На самом же деле он все видел.

Цируль посмотрел на второго человека. Тот, поднявшись на верхнюю ступеньку лестницы, стал… Какой ужас! Он делал петлю. Наверное, для того, чтобы кого-то повесить! Теперь вопрос кого: Цируля или соседа? У Цируля сильно застучало сердце. Он стал нервничать.

Наконец первый, закончив делать петлю, посмотрел на второго. Тот, стоящий у кровати Цируля, кивнул. Цируль не успел ничего сказать, почувствовав, как руки в кожаных перчатках быстрым движением обхватили его шею и два больших пальца стали давить под самое яблочко.

Цируль открыл глаза, пытаясь закричать, но раздался только слабый писк. Голоса не было.

Тем временем человек, схвативший Пашу за шею, стал душить его. У Цируля уже пошли круги перед глазами. Вдруг – о, господи, быть такого не может! – сосед, лежащий на кровати, неожиданно встал и подошел к Цирулю. Он улыбался и пристально смотрел на Цируля. Не может быть, это же Вася Очко!

Мужчина перестал давить на горло, и Цируль смог произнести:

– Вася, ты же… Тебя же нет! Тебя же сбросили с балкона в Ялте!

Но Вася продолжал молчать и улыбаться. Тем временем второй человек медленно слез с лестницы и тоже подошел к Цирулю. Цируль понял, что сейчас его задушат, а потом подвесят на веревке к потолку, имитируя самоубийство. Но второй конвоир неожиданно направился в угол и включил телевизор. Цируль в шоке уставился на экран.

Там опять появилась статуя Свободы, какие-то небоскребы и лицо Япончика. Он говорил на английском. Цируль ничего не понимал.

Неожиданно на него набросились сразу двое конвоиров и стали его душить. Цируль пытался кричать, бить ногами, но ноги и руки уже держал Вася Очко. Цируль чувствовал, что земля уходит из-под ног. Наконец он сделал резкое движение, поднял туловище и увидел…

Цируль проснулся в холодном поту. Он осмотрел камеру. На пустой кровати, стоящей рядом, никого не было. Телевизора тоже не было. Значит, опять эти галлюцинации, опять кошмары его мучают!

Цируль встал с кровати, вынул из кармана куртки, висящей на крючке, пачку сигарет, закурил. Сердце выпрыгивало из груди. «Нет, – думал Цируль, – они меня в могилу загонят! Я больше не выдержу!»

Цируль объяснял эти галлюцинации тем, что внизу, под ним, находится так называемое кладбище расстрелянных, где в тридцатые годы НКВД хоронил всех расстрелянных «врагов народа».

И в следственном изоляторе существовала легенда, свои тюремные байки, что якобы мертвецы, зарытые на этом кладбище, дают излучение, которое очень сильно влияет на подследственных. Цируль знал, что многие именно из-за этого просили перевести их в более суровые, худшие следственные изоляторы.

Никто не хотел оставаться в Лефортово.

Цируля перевели в Лефортово в марте 1995 года, в результате тех событий, когда после обыска нашли наркотики, на второй день после ареста Розы и Потапа. Цируль толком не понял, неужели они отсекли тот контакт с волей, который установил он на «Матросской Тишине».

Перевезли его быстро, опять в обстановке повышенной секретности. Теперь уже здесь, в Лефортово, Цируль находился около двух лет, вернее, до двух не хватало всего двух месяцев.

Вначале Лефортово показалось Цирулю лучшим вариантом. Ему тут даже понравилось. А когда он узнал, что одним из соседей в камере, которая находится недалеко от камеры Цируля, является бывший Генеральный прокурор, это совсем развеселило Пашу, и время от времени он передавал ему через кормушку, выходящую в коридор, приветы от самого Паши Цируля.

Это было одним из любимых его развлечений. Затем он садился на свою койку и долго смеялся вместе с сокамерником, который в последнее время находился вместе с ним, отпуская разные шутки в адрес прокурорских работников. Смысл шуток был один – от тюрьмы и от сумы не зарекайся, все там будем – и вор в законе, и Генеральный прокурор.